Художник убеждён, что в Архангельске звучат «Времена года» итальянского классика. «Чего стоят, например, весенние наши шторма! Выходишь на набережную – и слышишь «Шторм» Вивальди», – делится впечатлениями Александр.

«Холодный или тёплый, открытый или закрытый: как вы чувствуете город, когда его пишете?» В ответ на этот вопрос неожиданно – «очеловеченным». «Кто‑то его назвал лоскутным одеялом: у нас же всё переплетено – дома деревянные, многоэтажки. Но город очеловеченный, даже каменные высотки – они же для человека строились. Хорошее у нас место, недаром много веков назад здесь поставили монастырь, который, к слову, и дал начало архангельской истории».

– Но у многих иное восприятие. Говорят – сероватое и депрессивное место.

– Мне так не кажется. Депрессия внутри, человек смотрит на город внутренними глазами, «Царствие Божие внутри вас есть», и всё остальное там тоже есть. Да, сходить мало куда можно, аквапарков и прочих развлечений нет, это так. Тем не менее наш город самодостаточный. И здесь живут золотые люди. Вспоминаю, как впервые в 1991 году посетил Москву. Знаете, общее состояние человека в Москве по сравнению с Архангельском как день и ночь: там люди нервные, суетные, здесь – размеренные, добрые. Прислушайтесь, как наши бабушки разговаривают: в неторопливой манере, напевно.

– Это всё постепенно уходит, и облик Архангельска становится другим. Но во власти художника запечатлеть то, что когда‑то принадлежало или пока принадлежит городу. Что важно уловить?

– Художник оставляет отпечаток истории настоящей и прошлой. И это своего рода посыл в будущее. Новое поколение, вырастая в современных домах, вдруг увидит картину – что было на этом месте. Ну-ка, ну-ка… а-а.. видел такую фотографию в бабушкином сундуке! Открывает сундук, а там старые фото, может, и дореволюционные сохранились. И вот он становится как бы причастным к тому времени, и на душе теплота – какой город был, люди какие… Мы сами порой отстригаем ниточки истории. А она – интересная штука, если сохранять преемственность.

***

У Александра Максимова нет профессионального образования в классическом его понимании. В юности живопись стала для него наитием. Ещё и не догадываясь о своих художественных задатках, Александр был очарован картинами Эрмитажа. «Будто окунулся в родную стихию, интуитивно почувствовал: живопись – моё всё, – вспоминает художник. – В Петербурге купил краски и, приехав домой, решил начинать. Но как? Краски есть, а вот про кисти как‑то забыл. Их заменили иголка, заострённая спичка и кусочек поролона, а в качестве холста использовал обычную загрунтованную ткань».

Натюрморты с персиками и абрикосами, подражание голландским живописцам – первые опыты. Затем предстояла работа «реставрационного» характера, о которой Александр рассказывает, улыбаясь. В Доме культуры посёлка в Плесецком районе, где жил тогда мастер, висела огромная картина с Лениным у шалаша – расхожий атрибут того времени. Но идеологическое полотно повредили, вырезав из него солидный кусок. «Вот меня и попросили исправить. Загрунтовал материю, пришил, нарисовал – не отличишь», – поясняет художник. Незначительный, казалось бы, эпизод творческого начала по-своему удивителен, поскольку сейчас мастер реставрирует старинные северные иконы, его кисти принадлежат лики Святителя Николая и Архангела Михаила в храме Соловецкого подворья.

Добротную школу живописи Александр прошёл, заочно обучаясь в московском Народном университете, показывал свои работы архангельским художникам. К Григорию Рябоконю ездил в гости в село Ижма, писать этюды. На лоне северной летней природы пленэр оказался не совсем простым делом, и об этом Александр вспоминает с юмором: «Расположился возле реки, комары лепятся в краску, отлепляю – они обратно, да ещё и бык на лугу подозрительно поглядывает. Потом всё же отправился к Григорию Анисимовичу в мастерскую дописывать свой этюд». Или вот сценка, как битый час с невероятным усердием рисовал ворона на занятиях в группе заслуженного художника России Кожина. Несказанно был доволен своим результатом, а Александр Феодосьевич, взглянув, произнёс: «И что ты тут наделал? Неверно всё, стирай и заново!»

Преподавание талантливого мастера, знакомство с ним стали, по словам Александра Максимова, великим приобретением.

«Я любил снимать старые дома в Соломбале. Поделился этим с Александром Феодосьевичем, и он сказал, что скоро всего этого не будет, потому надо увековечить их образ, запечатлеть. Дома ускользнувшей эпохи, которые сохраняют свой дух, отличаются от современного каменного новодела, как отличается смысл слов «барокко» и «барак», – считает Александр. Последовав совету мэтра, он стал фотографировать удивительную соломбальскую самобытность и переносить на холст. Некоторые работы писал на заказ: люди каким‑то образом находили художника и просили нарисовать дорогие им образы.

В «нехудожественной» жизни, до того как вплотную заняться живописью, Александр был водителем трамвая, а в свободное время брался за кисти. Что‑то из написанного продавал, но по большей части раздаривал коллегам. Его картины с видами Архангельска, северные, соловецкие пейзажи сейчас находятся в частных коллекциях в Москве и за границей. Как правило, это подарки. В нашем городе спрос на такие вещи невелик, редко у кого на стене в гостиной встретишь заветные дворики детства, символическую высотку или досточтимую Чумбаровку. Интерес к живописи «с видами», безусловно, существует, но в основном у заезжих людей, туристов, которые приобретают в магазинах северные пейзажи на память.

А вот что сохранить в нашей памяти, что было бы так близко, узнаваемо и что впечатляло бы? Может, то, что пока в мечтах художника, но непременно обретёт осязаемые образы. Александр Максимов задумал написать современный уголок Архангельска с видом на Успенский храм и домами сталинского времени. Причём, по признанию мастера, это должна быть монументальная вещь.

«Ещё есть задумка нарисовать дореволюционный Архангельск, – продолжает он и будто предлагает взглянуть на полотно. – Идёт старый трамвай, конка, там дамы в шляпах. Добрый полицейский что‑то объясняет прохожему. Вечер, горят фонари, а на небе обязательно – дирижабль и аэроплан. Знаю примерно место, где этот сюжет разовьётся. Ушедший город… Есть просто огромное желание изобразить его».