«А судьи кто?..» – один из самых известных риторических вопросов-афоризмов, который так часто оказывается к месту в нашей современной жизни. Эта фраза – часть одного из смыслообразующих монологов Чацкого в пьесе «Горе от ума», однако в постановке Архангельского театра драмы именно он оказался выпущен. От монолога остались лишь несколько фраз, произнесённых Чацким впроброс. И это очень показательно: создаётся впечатление, что перед режиссёром спектакля и вовсе не стояло задачи заинтересовать современного зрителя классическим текстом, который сам по себе звучит актуально. Казалось бы – бери и играй. Однако в постановке Ренаты Сотириади артисты текст проговаривают, кажется, совершенно не задумываясь о сути, поэтому и пролетает он совершенно мимо – так, что ни остроты, ни актуальности в нём не заметно.

В роли независимого в суждениях молодого человека Александра Андреевича Чацкого, бросающего вызов условностям и общественному мнению, – молодые артисты театра драмы Александр Зимин и Николай Варенцов. На премьере главную роль играл Александр Зимин, и его Чацкий – порывистый, по-детски наивный и словно на самом деле немного безумный. Таким он представляется с первого же появления на сцене – и таким останется до самого финала. Он ведёт себя как не повзрослевший, обиженный окружающими взрослыми ребёнок и наконец выпускает свои обиды на весь свет в исступлённом танце в лаптях посреди шумного, суматошного бала.

И бал, и домашние сцены первого действия разворачиваются вокруг основного элемента декорации – большой печи, которая кажется столпом, на котором держится этот мир. За печкой прячутся, вокруг неё бегают, её обнимают – в том числе и сам Чацкий, перед тем как навсегда покинуть отторгнувшее его место. И именно в печь прячет он свои лапти, которые ему больше не нужны.

В доме Фамусовых Чацкого окружают персонажи один страннее (а в каком-то смысле, и страшнее) другого и вызывают не то что смех, а скорее отторжение и неловкость. На балу они предстают пёстрой толпой: княжны в ярких безвкусных платьях и семейные пары, в которых мужья нелепы и безвольны, а жёны назойливы, крикливы и несимпатичны. Это «фамусовское общество» на балу представлено в подчёркнуто гипертрофированных образах – словно бы это и не люди, а существа из какого-то вывернутого наизнанку мира. Не случайно в этой сцене у артистов выбеленные лица и очень условная манера существования с одной-двумя характерными чертами – будь то трясущиеся руки князя Тугоуховского (Александр Дубинин) или готовность на любую авантюру карикатурного вояки полковника Скалозуба (Артем Пребышевский).

В этой пёстрой толпе вдруг появляется нежданный персонаж – сам Александр Сергеевич Пушкин (Михаил Бакиров). Артист выходит на сцену в футболке с портретом поэта, что сразу не позволяет воспринимать эту фигуру всерьёз – он здесь только лишь для того, чтобы сыпать цитатами, записывать что-то в свою записную книжку, оставаясь наблюдателем, и крикнуть: «Ай да Грибоедов, ай да сукин сын!».

Если в начале спектакля ещё ждёшь какого-то внутреннего содержания от того, что происходит с героями этой истории – не только Чацким, но и его возлюбленной Софьей (Екатерина Зеленина), Фамусовым, почему-то суетящимся в собственном доме (Евгений Нифантьев), и угождающим ему во всём Молчалиным (Тимофей Тихонов), то чем дальше, тем больше действо превращается в довольно примитивное шоу. Отдельного внимания заслуживает фарсовая сцена с развязным Репетиловым – Михаилом Кузьминым. Это настоящий театр одного актёра внутри спектакля, который кажется поверхностным заигрыванием со зрителями за счёт цитат из массовой культуры и узнаваемых отсылок к некоторым современным персонажам.

На этом фоне уже не выглядит удивительной трактовка образа Софьи как глупенькой девочки, которая умеет только хлопать глазами, мило улыбаться и громко вскрикивать по любому поводу. Движения актрисы в этой роли нарочито изломанные, а мимика и жесты – словно у ожившей куклы. Но именно безвольной куклой она в конце концов и становится в финале истории – так совершенно по-домостроевски её «учит жизни» и правильному поведению отец, хватая за шею и наклоняя чуть ли не до самого пола. Так же грубо он обходится и со служанкой Лизанькой (Анастасия Волченко), которая в течение всего действия удивляется всему происходящему, нелепо взмахивая руками и улыбаясь.

В спектакле главными становятся внешние приёмы – и в создании образов, и в построении мизансцен. Но, к сожалению, если это попытка работать с приёмами театра представления и создать героев-масок, она не считывается как принципиальное решение, а только обеспечивает карикатурность персонажей. В спектакле эксплуатируются приёмы, которые не только не подчёркивают современное звучание текста, а наоборот, глушат его. Афористичный текст Грибоедова, конечно, не нуждается в защите от каких бы то ни было интерпретаций, но всё-таки обидно, когда блестящая комедия превращается в балаган.