Ощущение предстоящего апокалипсиса возникает сразу же при входе в зал Молодежного театра. Усилиями художника спектакля усадьба в сельской местности превратилась в хорошо известный по фильму-эпопее «Освобождение» бункер. Впрочем, узкий длинный стол, практически во всю длину сцены, напоминает тот, который взрывал Клаус фон Штауффенберг в резиденции «Вольфсшанце».

Задник оформлен в виде время от времени гулко дребезжащих, с разной степенью интенсивности, порой багровеющих, как будто бы раскаленных листов железа. Места для зрителей практически примыкают к сцене, превращая их в невольных соучастников действия.

Слева от стола — старое фортепьяно. Справа – весы, мешки с картошкой, бидон... На столе самовар с чайником, чашки, тонометр, стопки книг и брошюр профессора Серебрякова, портрет его первой жены - умершей сестры Ивана Петровича Войницкого (Евгений Шкаев). Здесь же важные детали: бюст Льва Толстого и небольшой школьный глобус. Ближе к правому краю стола возвышается пузатая бутыль-четверть, наполненная сценической водкой, к которой частенько прикладываются по ходу действия дядя Ваня, земский доктор Михаил Львович Астров (Максим Дуплик) и постоянно живущий в имении сын бывшего владельца Илья Ильич Телегин (Александр Берестень).

Начало первого и второго действия глубоко символично: в высоком кресле, напоминающем трон, сидит в защитном костюме и в маске чумного доктора Работник (Кирилл Ратенков). Работник открывает узкую дверь справа, запуская на сцену актеров. Они выходят гуськом, друг за другом, откуда-то из багровой преисподней, запуская дым, и рассаживаются за столом. Все герои подчеркнуто осовременены, носят защитные маски, а доктор Астров постоянно снимает и надевает синюю куртку с надписью на спине «Скорая помощь».

На многих — видимо, приглянувшиеся автору еще по «Чайке» резиновые сапоги, которые выполняют роль своего рода маркеров характеров персонажей. Елена Андреевна (Дарья Белых / Мария Гирс), молодая жена Александра Серебрякова (Илья Глущенко), щеголяет в виниловом красном дождевике, очках и - в цвет - элегантных коротеньких резиновых сапожках. Ее облик лишь подчеркивает немощность профессора. Серебряков, заставляющий страдать от своей подагры Астрова, одетый в глухое пальто, цилиндр и темные очки, перемещается по сцене в высоких несгибающихся белых резиновых сапогах.

Мать дяди Вани и первой жены Серебрякова Мария Васильевна Войницкая (Яна Панова) психологически всецело зависима от обожаемого бывшего зятя: думается, в подражание ему она перемещается по сцене в неудобных высоких ботфортах. Подчинена общей моде на «резину» и няня Марина (Наталья Малевинская), одетая, как и Елена Андреевна, в красный дождевик. Свободны от резиновых сапог и дождевиков лишь те, кто постоянно занят делом: дядя Ваня, дочь Серебрякова от первого брака Соня (Анастасия Хуртай), доктор Астров.

.

Ильсур Казакбаев, до неузнаваемости исказив привычную сценографию «Дяди Вани», оставил практически без изменений канонический состав участников действия, как и текст пьесы. Однако небольшие трансформации, привнесенные режиссером, являются весьма существенными. Они задают систему координат в этом искусственно созданном апокалипсисе, позволяя по-новому увидеть подчеркнутый одеждой водораздел противостояния героев пьесы.

Современный конфликт «Россия – Запад» пронизывает буквально всю новую интерпретацию Чехова. По настоянию Серебрякова все должны носить одноразовые маски. Астров это требование открыто игнорирует. И, возможно, по этой причине профессор не желает с ним общаться, хотя доктора вызывают в усадьбу по его настоянию.

Бесполезные, разрушающие все и вся одним своим присутствием «эуропейцы» Серебряков и Елена Александровна уезжают несолоно хлебавши. Попытка продать имение наткнулась на жесткое сопротивление Ивана Войницкого.

Бюстик Льва Толстого стоит на столе отнюдь не случайно: дядя Ваня в своем классическом монологе о том, кем он мог бы стать, если бы не жертвовал собой ради профессорского самоутверждения, называет вместо привычного Шопенгауэра и Достоевского имя автора «Войны и мира». И вот в финале пьесы несостоявшийся пацифист Войницкий разливает из канистры жидкость, под причитания Сони «мы отдохнем, мы отдохнем», задумчиво зажигает спичку… она медленно сгорает в его ладони.

Такая трансформация текста, неожиданная замена ангажированных местом и временем Шопенгауэра и Достоевского на всемирно известного Льва Николаевича убеждает в том, что противопоставление Европы и России как нерв нового прочтения Чехова не кажущееся, оно действительно присутствует в режиссерском замысле. Финальная сцена вызывает вполне реальное чувство страха, ведь изгнавший назойливых «евродемонов» дядя Ваня едва не уничтожает собственный дом.

А ведь почти четыре года назад на этих же подмостках Ильсур Казакбаев представлял свое новое видение «Чайки». Тогда талантливому башкирскому режиссеру удалось сделать практически невозможное: вязкую чеховскую драматургию сделать динамичной за счет решительного сокращения действующих лиц. Пластичное, ироничное, можно даже сказать веселое и при этом весьма глубокое прочтение пьесы не могло оставить равнодушным. Вдруг выяснилось, что «Чайку» прекрасно могут сыграть всего четыре главных героя: Аркадина, Тригорин, Треплев и Нина Заречная. И попытка эта была по меньшей мере интересной.

Что касается «Дяди Вани», то здесь, увы, веселого и ироничного как-то маловато. Да, с одной стороны, необычна интерпретация конфликта пьесы автором. Но, с другой - премьера состоялась не в самое удачное время, что не могло не наложить свой отпечаток. Хотя с местом – нашим Архангельским молодежным театром – Ильсуру Казакбаеву, конечно же, повезло.