- Адвокатом я стала не сразу. Девять лет отработала начальником отдела по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел в областной прокуратуре, были перспективы карьерного роста. Но со временем настолько тяжко стало... Собираюсь на процесс, а меня настраивают: «Проси расстрел». Тогда это было распространено - расстреливали за изнасилование, хищение в крупном размере, не говоря уже про убийства. (Считается, что последний раз по приговору суда в России казнили в 1996 году. — Прим. ред). За любую «мелочевку» — колония. И так не только в Архангельске — по всей стране.

- Насколько я знаю, вы отметились тем, что дважды, будучи гособвинителем, просили для подсудимых оправдательного приговора?

- Сейчас такое трудно себе представить, правда? Оправдательный приговор — ошибка следствия, ошибка прокуратуры!
В первом случае рассматривалось дело о хищении крупной суммы на Архангельском молочном комбинате. С позиции обвинителя я должна была бы доказывать вину женщины, которая якобы допустила халатность, сделав эту кражу возможной. Но изучив материалы дела, я поняла, что все это глупости. Более того: по сути, эта женщина и раскрыла преступление. Невыносимо было смотреть, как она плакала весь процесс. Сейчас на скамье подсудимых некоторые и героями себя считают, а тогда все — позор на всю жизнь. Да, я выступила за оправдание.

- Какой была реакция руководства?

- Собрали оперативное совещание при прокуроре области, который заявил: «Вы, Алевтина Петровна, хотя бы на общественном порицании настояли (была такая мера наказания). Но в итоге руководство со мной согласилось.
Второй случай: двух мужчин привлекли за изнасилование. Против одного — доказательств никаких. А по статье — до 20 лет. Я опять добилась оправдательного приговора. Оба приговора впоследствии были утверждены в вышестоящих инстанциях.
Вскоре я ушла из прокуратуры, хотя отговорить пытались, даже в обком партии вызывали.

- Сложно было перестраиваться на адвокатскую работу?

- Конечно. Допустим, клиент вину не признает. А я по прокурорскому опыту знаю, что виноват и доказательств достаточно. Как в такой ситуации строить защиту?
Постепенно я поняла, что мне ближе всего. С большим воодушевлением защищала подростков, потому что нравственными уродами их делаем мы, взрослые; защищала ребят, вернувшихся из армии со сломанной психикой. Часто приходилось выступать в военных трибуналах.

- Как складывались отношения с бывшими коллегами по прокуратуре, когда вы сталкивались на процессах? Они, наверное, «побаивались» вас как сильного оппонента?

- Я бы сказала о другом. Однажды мне довелось защищать главврача северодвинской поликлиники: ее несправедливо обвиняли в гибели девочки-пациентки на речке, за территорией учреждения. На процесс меня рекомендовал Андрей БЫЗОВ, который тогда был прокурором Северодвинска. А знаете почему? По моему убеждению, он был вынужден привлечь эту женщину к ответственности, но его личное профессиональное мнение по этому делу было другим. Не нужно думать, что прокуроры стараются посадить каждого, кого они обвиняют в ходе судебных процессов. А главврача, кстати, оправдали.

- В России очень низкая доля оправдательных приговоров — всего 10%.

- Это сейчас, а когда я начинала адвокатскую деятельность, было вообще менее 2%. Хотя, конечно, все равно безобразие, если сравнивать со странами Европы, США, где доля оправдательных приговоров 20-30%. В нашей стране судебная система всегда имела обвинительный уклон, и бороться с этим было очень трудно.

- На каком судебном процессе проще работать — с участием присяжных или без?

- Начну с того, что, на мой взгляд, северные люди, с одной стороны, более честные, но с другой — более строгие. По опыту коллег знаю, что в южных территориях присяжные судьи чаще проявляют эмоциональность, снисхождение к преступникам по каким-то обстоятельствам. У нас на это рассчитывать сложнее, особенно когда человек признает вину. В деле о захвате сухогруза Arctic Sea, к примеру, обвиняемые сначала настаивали на участии присяжных судей, но потом их разубедили.

- Дело о взрыве на проспекте Советских Космонавтов в Архангельске (в марте 2004 года жертвами трагедии стали 58 человек) рассматривалось с участием присяжных, и обвинительный приговор с перевесом в один голос оставил большие сомнения...

- В этом судебном процессе я не участвовала. А вот о деле в отношении Павла Сидорова (экс-ректор СГМУ, также на основании вердикта присяжных, признан судом виновным в получении взяток на сумму более 6 млн рублей. — Прим. ред.) представление имею. Когда я уже сидела дома будучи пенсионером, раздался звонок из прокуратуры: «Поучаствуйте, пожалуйста, в защите Сидорова». Я знала, что он менял адвокатов, поэтому меня такая просьба не удивила. Но даже если бы я на тот момент не прекратила статуса адвоката, защищать его никогда бы не стала.

- Почему?

- Лет 15 назад рассматривалось дело в отношении бухгалтера этого учебного заведения и представителя административно-хозяйственного отдела. А сюжет был тот же самый: сдача помещений вуза в аренду, деньги себе в карман. Обоих признали виновными. Павел Сидоров тогда выступал в качестве свидетеля, хотя, по моему убеждению, должен был быть таким же фигурантом, как эти двое. Сейчас все встало на свои места.

- Российскую судебную систему принято критиковать. Как вы относитесь к рассуждениям о том, что любой вердикт можно «купить»?

- Я проработала в этой системе 58 лет, и, наверное, могу быть объективной. Когда говорят, что судьи поголовно взяточники... Да, этим заражены Москва, Питер, юг страны. Но не Север. За годы работы у меня не возникало сомнений в честности и порядочности наших судей. А вот в адвокатской среде тенденции нехорошие. Отличные адвокаты есть, но их, к сожалению, не так много.

- Вы называете своим последним делом участие в суде над захватчиками сухогруза Arctic Sea. Какие у вас остались впечатления от этого громкого процесса?

- Мне тогда уже исполнилось 80 лет. Я решила, что, пожалуй, хватит — пора на отдых. Но ко мне обратилась председатель Архангельской центральной коллегии адвокатов Татьяна Николаевна КОНСТАНТИНОВА. Сказала, что желающих защищать «пиратов» мало: «Возьмите хотя бы одного».

Был там такой — Виталийс ЛЕПИНС. Я с ним поговорила. Чуть больше 40 лет, две дочери. Рассказал, что главарь этой группы Дмитрис САВИНС и еще один деятель врали остальным изначально: сказали, что судно надо задержать «на минутку», насилия не будет и т.д. Дело, мол, безопасное, вознаграждение — 10 тысяч долларов. Эти и повелись — захотелось подзаработать. Какие там пираты! Это наши русские мужички, которые живут в Латвии или Эстонии, имеют проблемы с гражданством, сидят без работы...

Ну а дальше вы знаете: экипажу удалось скрыть один мобильный телефон, капитан позвонил в Архангельск, и все закрутилось.
Насколько я знаю, у тех шестерых, кого в Архангельске судили, даже оружия при захвате не имелось. Что касается избиения наших моряков, конкретно на Лепинса тоже ничего серьезного не было. Вину он фактически признал. Приговором Лепинс остался доволен: он и еще один подсудимый получили по 7 лет, остальные от 10 до 12.

Я этот приговор себе на память сохранила. Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь, что дело было политическим. До сих пор в телесюжетах о подпольной торговле между странами, оружием в частности, упоминается этот кораблик, и не случайно. О «простых пиратах» чего вспоминать?

--Журналисты по делу Arctic Sea вас часто атаковали?

—    Подходили, и много, но я вообще никогда не любила комментировать что-то до вынесения приговора. Не вызывает у меня понимания, когда только приступивший к защите адвокат сразу встает в позу перед телекамерой и начинает говорить: «Доказательств нет, все это галиматья...» Это просто несерьезно. Другое дело, когда ты сам уже все проверил.

- Как вы ощущаете себя в роли пенсионера после такой карьеры?

- Если говорить о каких-то материальных благах — ничего особенного. Разве что живу в хорошей квартире в самом центре Архангельска. Так же обиваю пороги  поликлиник, чтобы попасть к нужному врачу...

Что касается эмоционального состояния... Чувствую опустошенность. Но подъемы случаются. В 1988 году, к примеру, я защищала студента мединститута: мальчика, не поверите, обвинили в избиении работника милиции, его товарища, который только что пришел из Афгана, и еще одного их общего знакомого. И это все он один, почти отличник с хорошей характеристикой, натворил? Судья принял решение об условном наказании. По тем временам это утрата всех планов и надежд на будущее.

Доследования добилась, только дойдя до ЦК партии. Главная свидетельница, невеста того самого работника милиции, неожиданно призналась в даче недостоверных показаний. Мальчика оправдали.

И вот полгода назад на Троицком ко мне неожиданно подбегает женщина и начинает обнимать: «Спасибо за Андрея, стал врачом, женился..» Не сразу поняла, что о том студенте речь: ведь уже четверть века прошло. Клиентов у меня с тех пор было, а я вот для этой семьи одна...