Меньшов произнес приветственное слово и тут же уехал на творческую встречу в компании тележурналиста Владимира ЛОЙТЕРА. Коллеги утверждали, что к нему не пробиться, что беседа будет краткой и совсем скоро начнется регистрация пассажиров на вечерний московский рейс, но мы их не дослушали. Успели, пообщались, от души посмеялись, а попутно избавились от некоторых стереотипов. Дело не в «Оскаре». Его картины 80-х – феноменальные явления массовой культуры. Их смотрят не раз и растаскивают на цитаты. А образы? Гога, он же Жора – Алексей Баталов. Дядя Митя – Сергей Юрский. Хрупкая девочка Тая – Наталья Вавилова. Скромный Смоктуновский, играющий сам себя. Юмор и острое чувство времени. Откуда все взялось?

Послевоенный Архангельск

В 1947 году отца перевели сюда из Баку, и все здесь для меня стало потрясением – начиная с воды, которую можно пить прямо из реки – пресной, а не соленой, как в Каспийском море. Почти весь город был деревянным, за исключением проспекта Павлина Виноградова. Вместо тротуаров к нашему дому на улице Свободы, дом №24/26, если не изменяет память, вели деревянные мостки.

…Город, который я помню, состоял из деревянных, отапливаемых печами, домов. С дворами, сплошь заставленными сараями, где хранились дрова для каждой квартиры. Мы, малышня, постоянно носились по их крышам – это был наш особый мир.

Помню пожар. Буквально в двухстах метрах занялся дом. К счастью, огонь до нас не дошел, но пока его не остановили, выгорел целый квартал. Тогда я понял весь ужас перед огненной стихией, которые испытывали наши предки, и ощутил уважение к тем, кто служит в пожарной части.

В Архангельске я впервые попал в театр – на «Два капитана». Книга была исключительно популярной, как и спектакль, прошедший по всем театрам страны. И, конечно, лыжи, коньки!.. Всё здесь. Потом, в Астрахани, никаких лыж быть не могло. Здесь же я впервые познакомился с кинематографом. Начал ходить в кинотеатр самостоятельно, без взрослых. Смотрел все фильмы подряд. Очень хорошо запомнил «Молодую гвардию».

Четыре попытки

Я влюбился в кино, но в семье не было театральных корней и актеры воспринимались как небожители. «Советский экран» читал взахлеб. Помню, был поглощен Николаем Рыбниковым: «Весна на Заречной улице», «Высота»… Узнал, что он родился под Волгоградом и подумал: «Если он приехал и поступил, то почему я не смогу?», но для этого нужно было преодолеть громадный психологический барьер.

Мне говорили: у тебя медаль, займись делом, поступай - у нас три института, в крайнем случае, поезжай в Саратов. Редкие счастливцы попадали из Астрахани в Москву. Я благодарен родителям, которые дали деньги на общий вагон. Тем же поездом ехал мой товарищ, известный чтец. У него было место в спальном вагоне – тут я впервые ощутил, что такое социальная пропасть. К тому же у него были связи в Москве: на первых порах он меня приютил. Подали документы во ВГИК. Он не прошел консультацию, а мне повезло, и я получил место в общежитии среди абитуриентов, что и определило мою судьбу. Понял, что хочу вращаться только в этом мире. Однако уже в первом туре мне сказали «до свидания». Вернулся в Астрахань, выучился на токаря и работал на заводе. А мой друг Дима из спального вагона поступил в медицинский.

В следующем году успешно прошел первый тур, срезался на втором. Зато узнал, что можно параллельно поступать в театральное училище. После второй попытки уехал в Воркуту и пошел работать на шахту. Еще через год добрался до второго тура – и год проработал матросом в Баку, а потом приехал – и поступил, но не во ВГИК, а в Школу-студию МХАТ.

Михаил Ромм

В ту пору во МХАТе еще ставили необычайно мощный спектакль «Три сестры» – величайшее событие в моей жизни. Он дал понимание: «Так вот что такое служение театру!». Ученики самого Михаила Чехова входили в наши аудитории. Я попал в тот мир, о котором мечтал, но после окончания студии он опять сказал: «Ты нам не нужен».

У нас был небезынтересный курс: Андрей Мягков, Ира Мирошниченко и другие талантливые ребята, которым не так повезло. Я много читал, все больше тяготел к кинематографу и, как задумчивая сороконожка, не знал, с какой ноги шагнуть дальше. Подвернулась книга Ромма «Беседы о кинорежиссуре». Она была так по-человечески написана, что я понял: если учиться, то учиться только у него. Нашел телефон, позвонил – и Михаил Ильич на удивление легко согласился меня принять. Написал и отправил работы. Они ему понравились, и при следующей встрече Ромм сообщил, что меня возьмут сразу на второй курс, но к моменту зачисления слег с инфарктом. Проболел до декабря, а затем нашел выход – персональную аспирантуру по режиссуре художественного фильма.

Поначалу я обрадовался – аспирантская стипендия вчетверо выше, а вскоре подумал: зачем? Вокруг киноведы. Они пишут рефераты. А я хочу снимать кино, только статус аспиранта не позволяет мне это делать. Буквально на коленке скроил короткометражку «К вопросу о диалектике восприятия искусства, или Утраченные грезы». Получилась неплохая комедия.

Мне предложили подготовить документальный фильм к 50-летию ВГИКа и пообещали перевести из аспирантов в студенты. Занимался съемками все лето 1969 года. Фильм получился интересный, но чересчур вольный. Реакция была такой, что его не просто закрыли - смыли пленку. Пропал весь материал: Герасимов в мастерской, поступление абитуриентов, Кулешов с Хохловой, почти все известные режиссеры того времени... Студентом режиссерского факультета я так и не стал – на мне поставили крест.

Счастливый Кукушкин

В 1969 году родилась дочь, и аспирантской стипендии нам катастрофически не хватало. Как-то проходя мимо булочной, я увидел объявление: «Требуются рабочие». Сутки через трое, буквально в нашем доме. Пришел устраиваться. Заведующая очень удивилась: «С высшим образованием – рабочим?», и мне предложили место заместителя директора.

Режим тот же, обязанности те же, но я становился материально ответственным лицом, а потому должен был принимать и сдавать продукцию, пересчитав к концу смены все батоны и взвесив каждый кулек с сухарями. Зато зарплата была выше на целых 25 рублей.

Ребята из ВГИКа приходили помогать при ночной разгрузке хлеба. Самым молодым был Шурик Павловский из Одессы, который собирался снимать дипломный фильм. Я предложил ему рассказ Катаева «Ножи», написали сценарий, и я поехал с ним на Одесскую киностудию – дорогу и гостиницу мне оплатили как сценаристу.

На главную роль Шурик взял совсем юную артистку – девятиклассницу Ларису Удовиченко, а героя никак не мог найти. И вот за неделю до съемок он начал на меня все более плотоядно посматривать. Я упорно открещивался, но все-таки согласился на пробу – и совершенно не понравился себе на экране. Но положение было безвыходным, меня утвердили. С этим фильмом Павловский поехал в Киев, где получил главный приз фестиваля «Молодость-71». На следующий год меня разыскал Алексей Сахаров и предложил главную роль в фильме «Человек на своем месте», отмеченную первой премией IV Всесоюзного кинофестиваля в Алма-Ате. Так я с заднего входа вошел в игровое кино.

Розыгрыш

В 35 лет я начал снимать свой первый художественный фильм – правда, совсем не такой, о котором мечтал. У меня был написан свой сценарий «Требуется доказать» – по мотивам книги Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме». Его собирались ставить Любимов, Стуруа, а в Питере – Корогодский, но никому не разрешили, а мне принесли сценарий Семена Лунгина.

Долго сомневался: что я, человек, давным-давно окончивший школу, знаю о современных подростках? Потом решился – и тут же задумался, где брать актеров. Может быть, первокурсников театрального вуза? Когда мы устроили то, что сейчас называют кастингом, я понял, что 17-18 лет – это уже далеко не 15, и даже научился угадывать возраст с точностью до месяца. Решил, что требуются именно подростки, а, значит, придется подавать объявление в газету.

В общей сложности к нам пришло около тысячи человек от 12 до 40, много сумасшедших. Половину сразу отмели. С большим трудом набрали героев из людей, далеких от кинематографа. Проучилась замечательная команда, но вскоре приключилась довольно неприятная история. Мальчишку-грузина посадили после первого съемочного дня – он оказался хулиганом. Я бросился к ребятам и стал умолять найти и привести какого-нибудь парня южной внешности, чтобы он мог косить под грузина. Кто-то привел мальчика-ассирийца, он и в театре-то никогда не бывал, но за месяц вырос, раскрылся и после фильма стал необычайно популярным. Его узнавали на улицах – я уже не говорю о девочках-поклонницах. А какую сумасшедшую известность обрел Дима Харатьян и вся его компания!..

Нежданный «Оскар»

Тайна искусства остается тайной для создателя. Когда фильм вышел в прокат, ты не до конца осознаешь, что это сделал ты, особенно если смотришь его вместе со зрителем. Так у меня было с картиной «Москва слезам не верит». Мы снимали ее в общем неверии. Казалось, что занимаемся ерундой. Какое-то фильм про общежитие, рабочий класс… Казалось, кому это нужно сейчас, когда в соседнем павильоне снимает настоящее кино Тарковский. Когда мы отсняли примерно половину, я решил проверить его на зрителях – и вдруг почувствовал: что-то происходит.

Через два дня после премьеры в кинотеатре «Россия» я случайно попал на Пушкинскую площадь, сплошь заполненную людьми, и не сразу понял, что в чем дело. Оказалось, это очередь за билетами на фильм «Москва слезам не верит», который я снимал в муках, преодолевая собственное неверие. И вдруг увидел, что это событие! Люди стоят на февральском морозе по четыре-пять часов, чтобы взять билет на послезавтра! Сеансы начинаются в 8 утра и кончаются в час ночи, а билетов все равно не достать. Мне звонят известные люди и говорят: «Помоги достать билетик». Этот момент – присутствие кинематографа в жизни общества – меня совершенно потряс, и тут же поднялась волна ненависти к фильму. Каждая вторая рецензия была оскорбительной.

Большая пьянка

Без приключений не обходился ни один фильм. «Любовь и голуби» по пьесе великолепного драматурга из Иркутска Володи Гуркина мы снимали относительно счастливо: экспедиция в Карелию, изумительная актерская команда – Дорошина. Михайлов, Юрский. Гурченко, конечно. Хотя тогда Людмилы Марковны с нами еще не было, она появилась позднее – на море.

Закончив фильм, прихожу к начальству, и директор студии заявляет: «Мы эту картину в таком виде никогда не примем! У вас же большая пьянка на экране!». Как выяснилось, мы угодили в антиалкогольную кампанию, а персонаж Юрского существует только с бутылкой. Работа полностью завершена. Как быть?! Ответил, что ничего переделывать не буду. И узнал, что меня отлучат от фильма, а переснимет другой режиссер. Сейчас я рассказываю об этом с юмором, а тогда был готов пойти и автомат Калашникова. Честное слово, зашел бы в Госкино – и от бедра уложил всех.

Три месяца они что-то меняли. Хитростью зазвали на просмотр. Министр и вся его команда сидели мрачные, а я хохотал с возгласами «Вот идиоты!». После сеанса министр пригласил меня к себе и спросил: «Что будешь вырезать?». «Ничего не буду». Но уговорили – и я, как дурак, внес единственную поправочку, о которой жалею до сих пор. Судьбу картине испортили – это точно. Она могла бы стать фестивальной, а ее выпустили очень осторожно, третьим экраном и без рекламы.

Другое кино

Вот один из счастливых моментов. Я оказался причастным к фильму «Ночной дозор» – это было очень интересно. Как вырастают такие ребята как Тимур Бекмамбетов? Он любит мои фильмы, но делает совсем другое кино – не зря им заинтересовались в Америке. Или Сережа Урсуляк, который учился у меня на Высших режиссерских курсах и пригласил на роль маршала Жукова в сериале «Ликвидация». Мне очень понравилось его кредо во время этих съемок. Раньше он снимал артхаусное кино и на вопрос, почему он вдруг взялся за сериалы, Сергей ответил: «Надоело быть широко известным узкому кругу людей». Он решил работать не на избранных, а на зрителя – это был серьезный выбор, и он его полностью оправдал, создав замечательные картины.

Сейчас, задумываясь о режиссуре, я все чаще ищу ответ на вопрос, нужны ли кому-то мои фильмы, хотя более десяти лет тому назад у меня созрел замысел фильма по отличной комедийной пьесе венгерского драматурга Ференца Мольнара, где моя жена Вера Алентова и наша Юля сыграли бы мать и дочь. Денег не нашел до сих пор. Ходил, кланялся. Больше не хочу.

Я все меньше понимаю, для кого сейчас делают кино. Прихожу в зал, и вижу подростков с попкорном, совсем с другим отношением смотрящих на экран, чем мы в их возрасте. Для нас кино было окошком в мир – мы узнавали, как он устроен. Когда по телевизору шел популярный фильм, пустели улицы, и снижалась преступность.

Старый кинематограф задавал поведенческие модели для людей, а современный сдвинулся в сторону развлечения. Он, как вы знаете, начался с балагана. И сейчас в кино делают какие-то безумные трюки, яркие эффекты, а смысловой наполненности все меньше. Кинематограф не вырождается, он стал другим.