А потом четверть века я проходил мимо, с болью наблюдая за ускоряющимся разрушением этих зданий. Ключевое здесь, наверное, «проходил мимо». «Аквилон» сохранил то, что еще можно было сохранить после многолетнего бездействия властей (и в первую очередь – не нынешних) при нашем равнодушии.

Собственно, на этом можно было бы поставить точку, если бы блогер не выложил ссылку в чаты Ломоносовского и Октябрьского округов. Обсуждение получилось активное. Кто-то не выдержал: «Ребята! Вы же видели, что он (пивзавод) уже сам разрушился!» Кто-то написал, что еще в молодости работал там грузчиком, и уже тогда внутри было «страшное дело». 

А потом разговор перешел собственно на город: «лица города – нет, центра города – нет», гостям, кроме Чумбаровки и дома Плотниковой, показать нечего. «От старого города остались Гостиные дворы да немецкая кирха… Несколько церквей... да Новодвинская крепость...» 

Кто-то вспоминал город времен своего детства и молодости, с ностальгией рассказывал про «Искру», деревянную Поморскую и «Макаровскую баню, где когда-то моя прабабушка Анна работала банщицей». Другие – с ехидством, как «в Макаровских банях подхватил чесотку в школе…» А кто-то с болью: «видел, как жгли трамваи, чтобы перед тем как отправить на металлолом… с них слезла краска…».

И лишь одна запись стоит особняком: «Все эти гнилушки – дома ивановых, петровых, сидоровых, к которым зачем-то приколотили таблички «памятник», никакой ценности не представляют. Город в его нынешнем понимании возник тут за последние 50 лет, до этого были болота и несколько деревень при этих болотах. О какой архитектуре и историческом лице идет речь?» 

Ну и что на это ответить? Рассказать автору про «самый северный в мире трамвай», который появился в Архангельске больше ста лет назад? До юбилея он, правда, не дожил – усилиями бессовестных и расчетливых, расчищавших дорогу к доходному промыслу… Про первый постоянный – а временный появился еще раньше – общественный кинотеатр «Мулен Руж», открытый в Архангельске в 1910-м?

И лишь одна запись стоит
особняком: «Все эти гнилушки ...,
к которым зачем-то приколотили
таблички «памятник», никакой
ценности не представляют».

Юрий Визбор писал когда-то, правда, про Москву: «Улицы нашего детства стали неузнаваемыми. Их перекрасили в другие цвета. Наши любимые заборы и глухие стены домов, о которые бились наши маленькие (за неимением больших) резиновые мячи, и слышалось то «штандр», то «два корнера – пеналь», сегодня снесены бульдозерами. Наше детство просто перемолото в траках бульдозеров. Любят ли наши дети разлинованные квадраты своих кварталов? Почитают ли они их своей родиной? Не знаю. Мы любили свои тихие тополиные дворы, мы чувствовали в них отечество».

Сколько лет автору процитированной записи в чате – не знаю. Наверное, немного, если он Старый Архангельск видит деревнями при болотах. Скорее всего, он и вырос в этих «разлинованных квадратах своих кварталов», в городе «в его нынешнем понимании». Наверное, поэтому и родиной своей их не почитает, а отечества в Архангельске не чувствует… 

Следующая ступень «любви» к своему городу – это высокохудожественная рифма «Архангельск – Мухосранск» вместе с пламенной мечтой уехать туда, где этот убогий город не будет мешать достижению карьерных высот и материального благополучия. Только этот, простите, Мухосранск – понятие не географическое, а характеристика состояния души, и любой рванувший за счастьем никуда уехать из этой беспросветности не может, ибо она не вокруг человека, не чувствующего отечества, а внутри него…

Только этот Мухосранск –
 понятие не географическое, а
характеристика состояния души.

Архангельск, город моей юности, город моей любви, сегодня почти неузнаваем. Отчасти тому виной небогатые и неумелые власти, отчасти – естественный ход событий, а еще – мы сами. «В Архангельске двести пятьдесят тысяч взрослых жителей. Если каждый найдет для города в своем кармане хотя бы тысячу рублей, это уже 250 миллионов. 

На эти деньги кое-что можно сделать. Жалко тысячу – хотя бы доску или банку краски принеси. Нет доски – возьми в руки метлу или тряпку, помоги убраться. Сам не можешь – внука пошли!» – так один из кандидатов в мэры Архангельска в те времена, когда мэров еще выбирали, предлагал восстановить шхуну «Запад». Говорят, что так или примерно так в голодные послевоенные годы поляки восстанавливали свою родную Варшаву. Они сумели, мы – нет.

Кандидат тот выборы проиграл, «Запад» сожгли. В соседнем от пивзавода квартале, по диагонали через перекресток, еще стоит здание цирка. Оно не памятник истории и культуры – слишком молодо, но память о детстве нескольких поколений архангелогородцев, кроме самых «младших», которым цирка не досталось. Правда, у них уже и свои дети подрастают… И это здание скоро сломают, если только оно раньше не рухнет само по себе.

Непонятна судьба еще немногих уцелевших деревянных домов, охраняемых как памятники архитектуры. Даже если удастся их все-таки сохранить, все равно речь идет о единичных домах – прежнего города, как единого целого, в материальном, физическом смысле нет. Он остается в нашей памяти, в наших сердцах – пока мы живы. У каждого – свой.

Четверть века тому назад Александр Городницкий написал о своем родном городе:

Дух города – он неизменно стоек

И в радости, и в горести утрат:

Проснуться средь безликих новостроек,

И твердо знать, что это Ленинград.

А десятью годами позже он прилетел в Архангельск на творческий вечер. После обеда Городницкий захотел немного погулять по городу. Мы пошли мимо Гостиных дворов с совсем еще осыпающейся штукатуркой, загороженных забором и лесами. Большинства стел и обелисков, стоящих сегодня на набережной, еще и в помине не было, да и сам Архангельск городом воинской славы еще не стал. 

Была мартовская оттепель с грязным льдом на Двине, лужами и скользкими перешейками между ними на тротуарах. Время поджимало, мы свернули на Логинова. Когда дошли до Троицкого, этот человек, побывавший на всех континентах света, восхищенно сказал: «Какой столичный город!..»

Что тут добавить… Каждый видит Архангельск таким, каким ему подсказывают сердце и прожитая жизнь…