Архангельскую область точно нельзя назвать регионом, не обласканным визитами первых лиц: случается, президент или премьер приезжают по нескольку раз за год. Фраза: «Скоро Путин приезжает» – в устах жителей региона звучит почти буднично. Однако в этот раз президент удивил.

Обычно маршрут федерального руководства таков: аэропорт Талаги — Северодвинск (точнее — Севмаш или «Звездочка») — аэропорт Талаги. На вертолете. Ну в крайнем случае на машине «Прелестей» центра Архангельска, а уже тем более его окраин высокие гости не видят. В свое время экс-мэр Архангельска Александр ДОНСКОЙ мечтал показать Владимиру Путину Маймаксу, Сульфат, да и вообще всю столицу ветхого жилья. Однако маршрут президента не менялся.

В этот раз количество пунктов пребывания прибавилось: в их список вошла Экономия, окраина Маймаксы. Проезжая по Маймаксанскому шоссе, Владимир Путин мог бы увидеть интересные панорамы, которые, быть может, поколебали бы его представление о стабильности в северных провинциях — косые деревянные дома, беспорядок, заброшенное здание огромного гидролизного завода...

Но не сложилось: президент прибыл в порт Экономия на вертолете. Владимир Путин проводил на Землю Франца-Иосифа суда Русского географического общества, которые должны провести там генеральную уборку.

В свое время военные оставили на островах несколько тысяч бочек с горючим, и их необходимо утилизировать.

«Мы наращиваем усилия, будем работать в Арктике по многим направлениям: осваивать новые месторождения, возводить объекты инфраструктуры, прежде всего порты, дороги, мосты и так далее. При осуществлении всех видов деятельности, безусловно, мы будем стремиться к балансу между развитием территории и сохранением природы», — заявил в своей напутственной речи президент.

По его словам, России придется потратить «определенные средства» на экологическую безопасность, а для начала «зачистить то, что досталось нам от прежних поколений». Владимир Путин озвучил и точную сумму предполагаемых ассигнований — 2,5 млрд рублей за три года или даже больше.

«Только на Земле Франца-Иосифа, о чем многие из вас, наверное, знают, скопилось более 500 тысяч бочек с различными горюче-смазочными материалами, часть которых уже протекает, прохудилась и проржавела — я видел это своими глазами. 15 тысяч тонн металлолома только здесь, 15 тысяч тонн!» — подчеркнул президент масштабы экологической драмы.

За будущее Земли Франца-Иосифа теперь можно не беспокоиться. Даже с учетом российских методов освоения средств их должно хватить на генеральную уборку. И, вероятно, эти деньги будут потрачены куда с большей пользой, чем суммы, щедро выделяемые на проведение Олимпиады в Сочи или, скажем, саммита Азиатско-Тихоокеанского региона во Владивостоке (1—8 сентября 2012 года).

Подготовка к последнему особенно впечатляет возведением удивительных по своей бесполезности сооружений — например, огромного моста на малонаселенный остров Русский во Владивостоке. Впрочем, и Сочи не отстает: строятся железнодорожные пути и автотуннели в горах — в такие места, куда после соревнований вообще вряд ли кто поедет. Все для удобства первых лиц.
В случае с Арктикой многие проблемы «распилочного» характера отпадают: острова небольшие, задача — не строить, а пока только собрать. Хотя, конечно, умеючи и на этом навариться можно. Но зато мы будем знать, что бочки собраны, топливо в океан не выльется, а значит, все жители планеты будут хоть на шажок дальше от экологической катастрофы.

И все же очевиден другой факт: власть с охотой выделяет деньги на «стройки века», которые после разовых громких мероприятий рискуют превратиться в заброшенные, никому не нужные громадины, на завоевание Арктики; а то, что рядом, как будто не замечает. Трущобы есть не только в Архангельске, но и в Питере. Москву окружают свалки.

Нам остаются телекартинки: одна персона тандема спускается с горнолыжных трасс, другая провожает судно в Арктику. Остальное как-то...  не масштабно, что ли… Даже Крымск, куда уж Экономии.

«Понятно, что одна из главных задач Путина лежит в плоскости обороноспобности страны, следовательно, задача региональной власти — напирать на обеспечение гособоронзаказа, — считает первый секретарь Архангельского областного отделения КПРФ Александр НОВИКОВ. — Отсюда такое внимание к Северодвинску. Однако подлодки, которые сейчас строятся у нас, уже можно назвать устаревшими, и тем более АПЛ, находящиеся на ремонте. Почему президенту не показывают Архангельск? Не знаю. Возможно, дело в огромном количестве ветхого жилья.

А польза от такого визита, наверное, была бы: после того как Архангельск посетил Никита Хрущев, к примеру, появилась программа по развитию города, началось активное строительство каменных домов».

Андрей ЧУРАКОВ, политолог, постоянный участник арктических экспедиций:

— В техногенном мусоре, скопившемся на островах, таится большая опасность. Бочки содержат отработанное топливо, часть их вмерзла в лед, все емкости разрушены до такой степени, что тронешь — разваливаются. 

На материке разлив нефти тоже катастрофа, но там хотя бы понятны механизмы защиты, уборки, можно быстро «подтянуть» технику. В Арктике все иначе: разлив с большой долей вероятности станет неконтролируемым, «поплывут» ледники... Достаточно одного неверного движения, и природные процессы уже не вернутся в нормальное русло, или это будет стоить огромных денег, с которыми выделяемые сейчас суммы несопоставимы.

Странный вопрос: почему президент не заехал в Архангельск? Программа любого визита Путина формируется так, чтобы потешить самолюбие главы государства, и чтобы никто не сказал ничего плохого о ситуации в регионе или стране. Не дай бог услышит президент о том, что из Архангельской области сотнями уезжают люди, и начнет задавать вопросы губернатору и другим чиновникам.

Долгое пребывание у власти часто ведет к полному непониманию происходящих в стране событий. Самый яркий пример – Леонид Брежнев: он до последнего думал, что народ его любит и верит ему.

«В Арктике жизнь регулируется мудро, потому что человек там не главный»

Из дневника писателя и драматурга Евгения ГРИШКОВЦА,
1 августа 2012 года вернувшегося из арктической экспедиции:

«...Рано утром прибыли в Архангельск и нужно было покидать борт «Профессора Молчанова». А в Архангельске стояла жара. Самая настоящая жара. Этакая влажная, безветренная, пыльная.

Никакой торжественной встречи не было. Нас как никто толком не провожал, так и никто и не встречал. Наверное, для Архангельска это обычное дело. За кем-то из архангелогородских членов экспедиции родственники или друзья заехали на машинах. Мы коротко попрощались, и они разъехались. Экипаж чем-то был занят. На корабле всегда масса дел и занятий. Какие-то представители судовладельца ходили с какими-то бумажками, что-то подписывали. Экипаж с нами тоже простился коротко и быстро. Для них это обычное дело. Скольких людей они так же принимали у себя на борту и так же прощались навсегда. Те, кому нужно было отправляться в Москву и Санкт-Петербург, погрузились в один автобус и поехали в центр Архангельска, чтобы как-то убить время до авиарейса.

Теперь я понимаю — не в полной мере, но понимаю — ту потерянность, которую испытывают люди, возвращающиеся с гор или из арктико-антарктических экспедиций.

Когда я несколько раз возвращался из Африки, я ничего подобного не испытывал. В Африке тоже было немного людей и мы находились в удивительных и невиданных мною прежде условиях. Но суровыми, при всей экзотике и даже опасностях, те африканские места, которые мне довелось посетить, я назвать не могу. И в Африку я ездил все-таки за радостью, за удовольствием и даже счастьем. Там я был туристом. А вчера я вернулся из экспедиции. Это совсем другое. И хоть я не занимался научной деятельностью, да и не мог ею заниматься, я не оставался на далекой полярной станции, не провел там зимовку, я не был тем, кто обеспечивает в экспедиции безопасность людей во время высадок и исследований... Но все же я работал в экспедиции. Я вел ее дневник. И значит, не просто так находился среди ее членов.

По Архангельску я решил прогуляться, в то время как большинство остались пообедать. Я в жаркий день в Архангельске прежде не бывал. Прошелся по городу, по знакомым уже по прежним приездам местам. Шел и понимал, что вижу все совершенно не так, как видел раньше. И не я один так все видел. Когда мы ехали по городу на автобусе, все, кто сидел у окон, рассматривали все, что видели, как будто видели город в первый раз. Мы рассматривали людей, читали вывески, удивлялись коротким юбкам и шортам. Удивлялись высоким каблукам. Все это было так неуместно и напрочь забыто во время арктической экспедиции. Мы пробыли вне городского контекста каких-то полных тринадцать дней.

Мне кажется, что я даже после службы так сильно не удивлялся городской жизни, так мне не бросалось в глаза все ее странное, нелепое устройство. Вся ее неприглядность.

Очень бросалось в глаза то, что людей очень много и никто ни на кого не смотрит. И не хочет смотреть. И не надо это людям. На борту во время экспедиции каждый человек был значим. Не все друг другу были симпатичны. Не все были друг другу интересны. Были раздражения, были неприятные разговоры, были люди, с которыми мы даже почти не разговаривали. Но все были значимы, потому что нас было немного. Каждый так или иначе имел свое место, значение и влияние. Здесь же люди просто шли по улице, и их количество было бесконечно. Они появлялись в поле зрения и почти моментально из него исчезали.

Я прогулялся по пешеходной улице. В Архангельске есть одна пешеходная улица, на которой стоят характерные для северной архитектуры конца позапрошлого и начала прошлого веков дома. Дома скромные. Тем и хороши. Как мне сказали, их отчасти перевезли из других мест и тем самым создали некий ансамбль исторической улицы. Какие-то сделаны получше, какие-то похуже. Но в целом все сделано плохо или, скажем, плоховато, и это после прекрасных (особенно не тронутых человеком) арктических пейзажей было остро видно. Это прямо бросалось в глаза. До экспедиции я этого так четко не замечал. И понимаю, что, вернись я из Парижа или Вены, контраст был бы не столь сильным.

После еще оставшейся в Арктике кристальной чистоты все видно как через чистейшую и самую точную оптику.

Я увидел, что за то время, пока нас не было, во дворах и вдоль центральных улиц посрубали репьи. Их именно посрубали, а не скосили, потому что репьи были выше человеческого роста. Я не шучу и не преувеличиваю. Перед отъездом я даже фотографировался под репейниками, которые высились выше елок прямо возле исторических домов пешеходной улицы.

Вообще таких газонов и таких клумб, как в Архангельске, вы не увидите ни в одном областном центре страны. Я даже думаю, что какой-нибудь японец или англичанин может подумать, что эти клумбы создавал какой-нибудь известнейший норвежский или датский ландшафтный дизайнер. Так причудливо кочковаты и клочкасты архангельские клумбы даже на его главной пешеходной улице. Англичанин или японец не сможет поверить в то, что пыльные проплешины, сорняки и жалкие цветочки в центре города — это не результат чьего-то очень необычного и продвинутого дизайнерского решения. А таких репейников японцы сроду не видали, англичанин же решит, что эти мощные, огромные растения — результат долгой и упорной селекции...

После арктических нежных мхов, после крошечных и прекрасных островков цветов камнеломки и арктического мака, которые проросли даже на жутких свалках, оставленных заполярными воинскими частями, и которые даже этим свалкам смогли придать какой-то печально-философский вид, архангельские клумбы и наскоро скошенные газоны, сплошь поросшие не газонной травой, а каким-то бурьяном и сорняком, казались чем-то немыслимо уродливым.

Я удивлялся, зачем это все скосили, потому что стало же еще хуже! Пни репейников и на разной высоте срубленный сорняк выглядит хуже диких зарослей. К тому же в основном срубленные и скошенные растения так и остались сохнуть на месте. Пусть дикие, но живые зеленые заросли выглядят лучше, чем то, что получилось.

А еще на единственной пешеходной улице Архангельска среди деревянных домов строго напротив довольно красивого здания строительного техникума построено отвратительное, несуразное и безобразное жилое строение. Оно построено вне всяких стилей и традиций. Построено очень плохо, из красного кирпича. Построен этот, с позволения сказать, дом очевидно со всеми возможными нарушениями не только закона, здравого смысла, но и технологий. По всему фасаду проступили белые разводы соли. Я спросил, кто же это построил. Мне спокойно ответили: построил один депутат. Я спросил, неужели не было возмущений и протестов. Мне сказали, что были, но дом стоит. Построили его недавно... Особенно символично, что он стоит прямо напротив строительного техникума. Мол, смотрите ребята и учитесь.

Удивительно после арктической экспедиции смотрятся милиционеры. Ой, в смысле, полицейские. В Арктике жизнь регулируется без них. И регулируется как-то мудро. Регулируется мудро, потому что пока еще человек в Арктике не является главным существом.

Я не хочу сказать, что главным существом там является белый медведь или морж. Нет. Там нет главного и регулирующего существа. Но просто устройство арктического мира пока еще сильно человеком не нарушено... А милиции вчера в Архангельске было что-то очень много. Как-то уж чрезмерно много! Я не понимал почему. Новости же я давно не смотрел. И только потом я узнал, что, оказывается, в Архангельск прибыл наш президент. Он прибыл в Архангельск даже раньше нас. Количество милиции и уничтожение репейников нашли свои объяснения...

Потом видел по телевизору, как Путин обещает навести порядок в Арктике. Так трогательно это все звучит! … Кто-то по телевизору сказал, что в российской Арктике находится около четырехсот тысяч бочек, требующих утилизации. А настоящие специалисты говорят, что их, видимо, около миллиона. И двести тысяч из них с топливом. Эти цифры трудно осознаваемы. В то время как редчайшей и прекрасной арктической белой чайки во всей (и не только нашей) Арктике осталось не более пятнадцати тысяч пар. Но если президент сказал, то, может быть, хотя бы немного техники купят для тех, кто своими руками и без всякой техники наводил относительный порядок в бухте Тихая. Может быть, хоть как-то внимательнее отнесутся к требованиям экологов, на которых чаще всего смотрят как на юродивых. Может быть, переоборудуют несколько станций... Пусть говорит. После того как я там побывал, хочется сказать — его слова бы да богу в уши.

Президенту бы, как и мне, по Архангельску прогуляться. Может быть, он бы и поутих с такими сильными заявлениями.

Прогулялся бы он по Архангельску — может быть, увидел бассейн «Водник» с осыпающейся, а местами уже осыпавшейся мозаикой на фасаде. Видно, что мозаика была прекрасная — скорее всего, конец шестидесятых годов. Делал, скорее всего, хороший мастер... Осыпается безвозвратно. Зато здание драмтеатра отремонтировали. Но смотришь на него — и хочется спросить: как же могли так изуродовать некогда замечательное и совершенно уникальное конструктивистское здание театра? Это здание было шедевром конструктивизма, оно было вписано в ансамбль нескольких конструктивистских зданий. Кто ответит за то, что теперь театр скорее похож на балаган, с явным признаком участия турецко-цыганского вкуса и представления о красоте. Да к тому же с афишей Стаса Михайлова на ограде.

А от Архангельского драмтеатра далеко идти не надо. Вот прямо на набережной стоят руины шхуны «Запад». Эта шхуна, пожалуй, единственный значительный экспонат, оставшийся в Архангельске от памяти об освоении Арктики. Шхуна стоит на набережной, похожая на протухшую рыбу, выброшенную на берег. Облупившаяся краска свисает лохмотьями, как чешуя с дохлой рыбы. Шхуна стоит без мачт. Мачты попросту сгнили и отвалились. Глядя на это жалкое зрелище в центре города, может быть, президент поостерегся бы давать значительные обещания по поводу очистки Арктики. Проблемы маленькой несчастной шхуны, которая является государственной собственностью, ничтожны, мизерны, микроскопически малы по сравнению с тем, что находится за Полярным кругом.

Прогулялся вчера по набережной. Ко Дню Военно-морского флота и к приезду президента здесь, конечно, многое подчистили и прибрали. Даже в понедельник по набережной прогуливалось много людей. Мамаши с колясками в легких сарафанах, нарядные дамы, ребята на велосипедах, парочки. На песчаном пляже под набережной я увидел много загорающих и купающихся людей. Было жарко. Лето. Над рекой, над пляжем, над набережной звучали многие, многие детские голоса и смех. Люди изо всех сил хотят и стараются радоваться и жить хорошо.

Когда ехали в аэропорт, практически через каждые двадцать метров с одной и с другой стороны дороги мы видели людей в форме. Нас пару раз обгоняли с сиренами какие-то кортежи.

Люди в форме по бокам дороги, видимо, должны были создавать ощущение порядка и аккуратности, прикрывая собой жуткий пейзаж, состоящий из каких-то кривых бетонных ограждений, за которыми громоздится невесть что: какие-то безобразные киоски, павильоны, шиномонтажные мастерские, автомойки и прочая пригородная неразбериха.

Наш рейс вылетел в Москву с опозданием, потому что президент долго совещался где-то в отдельном здании аэропорта или же, наоборот, никак не приезжал. Но его самолет стоял под парами, и еще два самолета тоже были наготове. Он прилетел на трех самолетах. Поэтому наш рейс задерживали. Но все же, уже за полночь, я через Москву добрался домой. Экспедиция закончилась...»

Полный текст на сайте партнёра экспедиции Газеты.Ру