Но покамест это светлое будущее не наступило, каждый – или почти каждый – чиновник изыскивает способы, как его приблизить, – в меру собственных знаний и собственного разумения. Вот, например, директор Рослесинфорга Павел Чащин рекомендует «всерьез задуматься над переносом предприятий лесоперерабатывающего комплекса с территорий Северо-Запада, где в принципе и так истощена лесосырьевая база, на восток страны» (цитата по ТАСС). Ну что тут скажешь – автор этой идеи не зря получил свой диплом с отличием в Тверском университете: хорошо освоил азы экономики, даром что, судя по послужному списку, учился он там информационным технологиям. Производство и в самом деле выгоднее всего развивать там, где есть сырье и спрос.

Но знание базовых принципов размещения производства не спасает от сраму при попытках подавать советы… как профессор Преображенский говаривал Шарикову, «космического масштаба». Директор Рослесинфорга апеллирует к прошлому: «Такой опыт у страны есть – в годы войны эвакуирована с запада на восток СССР почти половина технологических ресурсов. И все предприятия в кратчайшее время приступили к делу».

Читать это неловко и стыдно. Опыт такой, действительно, есть: в условиях стремительного наступления вражеских полчищ поспешно демонтировали все, что было можно, что нельзя – взрывали; демонтированное вывозили на Урал и за Урал, сгружали вдоль железнодорожных путей. Потом наспех строили цеха, оттаивали станки, запускали производство. Чуть лучше дела обстояли с эвакуацией заводов из центральной России – их демонтировали не накануне оккупации фактической, а лишь под угрозой оккупации потенциальной. И все равно далеко не все элементы производств можно было перевезти. А станочный парк первой половины ХХ века был, простите, и проще, и неприхотливее, чем высокотехнологичные линии начала века XXI.

Швеция и Финляндия оккупировать Северо-Запад России не собираются, так что эвакуировать предприятия, которые продолжают работать и выпускать продукцию, совершенно нет необходимости. Единственное рациональное объяснение идеи переноса существующих комбинатов – отсутствие оборудования: из-за санкций любые поставки технологий для ЛПК прекращены, сами пока делать ничего конкурентоспособного не научились.

Давайте предположим, что кто-то все-таки решился воплотить безумную идею в жизнь. Где-то за Уралом, а точнее, ближе к Тихому океану мы спешно строим новые корпуса. Останавливаем работающее производство на Северо-Западе. Демонтируем оборудование – чисто теоретически это возможно. Грузим в эшелоны и везем за несколько тысяч верст. Допустим, что помещения там уже готовы для установки оборудования. Устанавливаем. Опять же, допустим – хотя это уже возможно только теоретически, – что перевезли без существенных, по крайней мере, невосполнимых потерь. Кто будет демонтировать оборудование на старом месте и монтировать на новом? Все импортные линии, работающие на архангельских ЛДК, устанавливали производители; теперь на их участие рассчитывать не приходится. Сколько времени это все займет? Даже при современных строительных технологиях от начала проекта до запуска производства на новом месте - года-два в самом лучшем случае. Кто за все это заплатит? Предприятия лесоперерабатывающего комплекса, у которых финансовых трудностей из-за санкций и без переездов через всю страну достаточно?

И самый важный для экономики Северо-Запада вопрос: что останется здесь? В советские времена лесопромышленный комплекс был одним из трех китов – вместе с рыбой и портом, – на котором держалась вся экономика нашей области. С тех пор ситуация несколько изменилась, но в структуре валового регионального продукта ЛПК составляет около 15%. По всей «цепочке» – от леспромхозов до отгрузки готовой продукции - работает не менее 40 тысяч человек. Они в теплушках поедут следующим эшелоном за разобранным на куски родным предприятием? Давайте без иллюзий: на новом месте потребуются штучные специалисты. Все остальные пополнят ряды безработных в Архангельске, Котласе, Плесецке, Рочегде, Устьянах… далее везде. Хороший нам предлагают способ сохранения рабочих мест и восстановления экономики в масштабах отдельно взятой области или даже Северо-Западного экономического района в целом!

Если смотреть шире наших «местечковых» интересов, то продукция лесопромышленного комплекса нужна не только для экспорта в Китай или жителям Сибири. Она востребована на внутреннем рынке в наиболее густонаселенной европейской части России. В Подмосковье или Краснодарский край мы фанеру будем поставлять с Дальнего Востока?

Грамотное управленческое решение всегда основывается на понимании причин возникновения проблемы. Проводить для этого аналогии между нынешней ситуацией и началом Великой Отечественной войны – дело бесперспективное. Как учили в школах нынешнее старшее и среднее поколения, причиной катастрофы первых месяцев войны послужило вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз вопреки замечательному договору. Правда, тем, кто помоложе, в школах уже рассказывали о замечательных советских разведчиках, которые заранее предупреждали Вождя народов о нападении, но он собственной агентуре не поверил, в результате война стала неожиданностью. Страна к ней оказалась готова из рук вон плохо, если не считать обещаний одолеть врага малой кровью и на чужой территории. В результате Победу мы одержали ценой многомиллионных жертв благодаря массовому героизму наших дедов и отцов, причем героизму не только на фронте и в партизанских отрядах, но и трудовому, в тылу, где в нечеловеческих условиях работали подростки и женщины.

А почему нас врасплох застала нынешняя ситуация? Постепенное сокращение экспорта кузбасского угля в Европу, например, началось уже лет десять тому назад – никакой политики, только экология. И уже тогда было понятно, что зарубежные поставки надо переориентировать на восток, а для этого – развивать транспортную инфраструктуру. Не то чтобы совсем ничего не делалось, но очевидно, что до сих пор сделано недостаточно.

Санкции тоже не свалились на нашу голову в одночасье: они идут по нарастающей с Крымской весны, а об импортозамещении мы начали говорить еще раньше. Здесь успехи еще скромнее, чем с расшиванием дальневосточных «бутылочных горлышек»: дальше «суперджета», как минимум, наполовину импортного, мы не продвинулись. Что и для кого было неожиданностью в этом случае? А сколько лет со всех трибун нас призывают слезать с нефтяной иглы? Диверсифицировать производство?

Поиск ответов на все эти вопросы, равно как виноватых, смысла не имеет: причина не в головах чиновников, а еще в одной неизбывной особенности наших сограждан. В русском фольклоре оно закреплено «пакетом» поговорок, начиная с «гром не грянет – мужик не перекрестится» и заканчивая не совсем печатной, хоть и широко известной историей про жареного петуха. Столетиями эти поговорки исправно описывают все происходящее в нашей стране. Беда в том, что даже самая уступительная из них – русский, дескать, долго запрягает, да быстро едет – становится все менее утешительной: ездим мы с каждым разом все медленнее. Идея дербанить работающие предприятия ЛПК во имя неоднозначной географической оптимизации быстрой езды не сулит.

Любые исторические аналогии – штука неоднозначная, рискованная и субъективная. Например, предложение директора Рослесфинорга у многих может вызвать ассоциации не с вынужденным героизмом тружеников тыла в трагические годы войны, а с большевистской продразверсткой. Ее итогом стали не только массовый голод в сельскохозяйственных районах страны, но и – вместе с последовавшими коллективизацией и раскулачиванием – уничтожение наиболее успешной и трудолюбивой части крестьянства.

Чрезвычайные и непродуманные меры опасны, а если есть рациональное решение – еще и нелепы. Сохранить лесную промышленность и рабочие места как в Архангельской области, так и на Северо-Западе в целом можно, лишь обеспечив реализацию продукции. «Государственническая позиция» здесь состоит, простите за невольный каламбур, в государственной поддержке путем компенсации возросших логистических и организационных затрат либо в денежной форме, либо в форме налоговых льгот. Любая чрезвычайщина в лучшем случае создает временное решение проблемы, но затем неизменно оборачивается катастрофой.