В Вельском районе – историческом центре смолокурения страны – еще живут люди, которые помнят времена, когда глубокая переработка древесины была семейным делом, а маленькие заводы, рассыпанные по берегам Ваги, узнавались по ямам, кирпичным печам и деревянным желобам. 

Упоминания о продуктах глубокой переработки древесины впервые встречаются в русских документах конца XV – начала XVI веков. Тогда заготовка круглого леса и производство пиломатериалов были не столь выгодным занятием: неразвитая внутренняя и внешняя логистика сильно повышала их стоимость и делала неконкурентоспособными.

В то же время российская лесохимия очень ценилась на европейских рынках, в связи с чем она стала особо значимой отраслью государственной промышленности. Из дерева получали уголь, деготь, поташ (карбонат калия), скипидар, канифоль, корабельную смолу, уксусную кислоту и многое другое. Бочка русского поташа, например, стоила в Нидерландах от четырех до восьми рейхсталеров – «ефимков», как их называли на Руси. По тогдашнему курсу эти крупные серебряные монеты стоили от 36 до 44,5 копеек. В 1701 году в стране было изготовлено 1343 бочки поташа (почти 690 тонн). Под них выделялось до тысячи подвод, на которых товар везли в Архангельск. Как пишет финский историк Ярмо КОТИЛАЙНЕ, в середине XVII века карбонат калия составлял четверть всего экспорта из столицы губернии.

Другой важнейшей статьей русского экспорта были смола («вар», как ее называли на Севере) и деготь, которые использовались для пропитки корпусов кораблей и изготовления юфти – водоотталкивающей кожи. Особое внимание развитию смолокурения уделял Пётр I, указав, «чтобы было на всякий год в городе Архангельском по 40 тысяч бочек смолы». За 1710-1850 годы через Архангельск было вывезено продуктов смолокурения на сумму порядка 150 млн рублей.

Навар на варе

Множество купеческих родов процветало на лесохимическом производстве в северной России. Они не только заводили свои дегтярни и сажекоптильни (сажа также была экспортным товаром и шла на изготовление типографских красок, ваксы и чернил), но и заключали договоры с крестьянами на поставку «лесного товара». На одного купца могло работать до 230 семей, которые самостоятельно занимались смолокурением.

Так жили и предки 89-летней жительницы Вельска Анны КАРНАВИНОЙ, поделившейся своими воспоминаниями с «Бизнес-классом». Как она говорит, если описать быт ее деревни, вокруг которой работали более 20 семейных лесохимических производств, получится почти легенда. На один из таких заводов еще дошкольницей она носила дедушке обед.

«В нашей местности, в 15 км отсюда, вкруг стояли четыре деревни. Наша называлась Теплухинская, – рассказывает Анна Пармёновна. – Наши предки говорили, что деревню образовали поляки, пришедшие сюда во времена Ивана Грозного: может, он их сослал, а может, специально отправил, чтобы они тут производство основали. Только около нашей деревни работали 22 двора – так назывались заводы. Семейных производств не было только у бедных. До революции смолу везли в Вельск, на Глинницу. Купец Пешков принимал ее, а потом грузил на английские пароходы, которые заходили по рекам прямо сюда. Моя мать, 1893 года рождения, помнила их. Они с братом пилили смольё на чурки. Если в год хорошо поработает, отец покупал ей аглицкий платок или полусапожки, которые «котами» называли».

По словам Анны Карнавиной, реки постепенно мелели, и иностранные пароходы перестали подходить к Вельску. Богатство, добытое в ямах и прошедшее через убогие печки, крестьяне теперь частично свозили на ярмарки в Шенкурск и село Благовещенское, но большую его часть сплавляли весной на специальных плотах – «ведилах» – в Архангельск, где продавали крупным купцам.

«Про маленькие заводы у нас говорили: «Эти сейгод 12 зарядов сделали, а эти – 18», то есть столько раз заряжали за зимний сезон печку. Смолы накуривали много бочек. Чтобы их отвезти в Архангельск, из очень большого леса делали ведила. Скатают бочки на плот, сделают весла, чтобы по четыре человека с той и другой стороны помещалось, и плывут в Архангельск. Надо было иметь опыт, чувствовать реку, плыть ровно по руслу – если сядешь на мель, никто тебя не сдернет. Дело ответственное, рабочим некогда было даже помыться, так что домой все вшивые возвращались», – продолжает Анна Карнавина.

Нередко скупщики, представители крупных архангельских фирм, покупали смолу на местах, навязывая производителям невыгодные цены. Они объявляли стоимость на продукты смолокурения в конце сезона – 1 марта, перед началом сплава. Но к этому времени крестьяне, забирая деньги и товары в счет будущих поставок, становились должниками скупщиков и соглашались на любые цены.

Крестьянину удавалось продать свой товар в среднем по 13 копеек за пуд. Результаты его годового промысла оценивались примерно в 130-140 рублей.

«Смолокурение, – писала газета «Архангельские губернские ведомости» в 1870 году, – составляет почти единственный промысел крестьян, с помощью которого только и уплачиваются все подати и денежные повинности». Между тем перекупщик на смольных буянах в Архангельске мог заработать до 5 тысяч рублей за сезон.

Товар мирового спроса

Смолокуренные, дегтярные и пековаренные заводы располагались в основном в северных лесах, и особенно много их было в районе Верховажья. Неспроста герб Вельска, утвержденный Екатериной II, имел такое описание: «Бочка, наполненная дегтем, на золотом поле, в знак того, что обыватели того города оным знатный торг вели» – до 60% крестьянства уезда имели доходы от этого занятия.

Процесс подготовки сырья для производства смолы был длительным и трудным. Весной смолокуры удаляли со стволов сосен часть коры – один-полтора аршина (72-100 см) от земли. На оголенных местах выступала «древесная сера», или живица, которую они зимой собирали. Из нее производили канифоль и скипидар. Только в 1773 году из района Верховажья в Англию через Архангельск было вывезено 65 тысяч пудов серы. На следующий год кору с деревьев сдирали еще выше, а через четыре года дерево спиливали на небольшие кряжи и получали смольё – сырье для смолокурения. Бревна свозили на лошадиных подводах на заводы.

На первом этапе развития русской лесохимической промышленности смолокурни представляли из себя большие ямы в земле глубиной около трех метров. Их застилали еловой корой, гладкой стороной кверху, на что уходило до 70 елей. На дно ставили ящик для накапливания смолы и загружали яму смольем. Затем, закрыв щепой и сухими дровами, содержимое ямы поджигали, а когда огонь разгорался, все тщательно засыпали землей, чтобы сырье не горело, а тлело. В таких условиях происходил процесс переработки древесины без доступа воздуха. Яма курилась несколько дней, смола вытапливалась из древесины и стекала в ящик. После охлаждения ее разливали по бочкам, которые весили в среднем около восьми пудов.

К концу XIX века производство начало совершенствоваться: ямной способ добычи сырья сменился смолокуренными печками. Как писал технолог-изобретатель Михаил ТОКАРСКИЙ, обследовавший в 1895 году смолокуренные технологии на заводах Вельского уезда по заданию министра земледелия и государственных имуществ России, «когда въезжаешь на двор, издали виднеются как бы землянки, кое-где занесенные снегом, а кое-где оттаявшие, причем из последних идет густой дым; первые представляют из себя жилище, вторые – печи, помещенные в небольших сарайчиках или навесах».

«Я еще не училась в школе, когда родители стали отправлять меня на завод – отнести дедушке еды, – говорит Анна Карнавина. – Помню, стоит сарай, примитивный такой, как дровяник, все открыто. В нем – громадная печь. Все вокруг в саже. Лошади привозят на санях большие кряжи смолья. Чтобы распилить их на чурки, один человек берет колун и всаживает его в бревно, а второй старается в эту щель вбить топор, чтобы расколоть дерево. Это называлось «щепать смолье». Затем мастер укладывает чурки в печь. Все отверстия закрывают, а дверь замуровывают глиной, чтобы туда воздух не шел. Печь топят снаружи, с боков, чтобы поленья не горели, а томились. От печи идут трубы из крепкого леса, и когда она, как у нас говорили, выходит, по желобам вытекает смола и серный скипидар».

Как рассказала Анна Карнавина, на заводе ей, маленькой девочке, разрешали кидать снег на трубы, чтобы они не вспыхнули от горячей смолы. По желобам вар поступал в специальные холодильные устройства (конусные медные трубки), а затем в бочки. Из остывшей печи мастер специальным крюком на длинной палке выгребал угли, которые тут же закидывались снегом.

В Вельском уезде действовало порядка 1,5 тысячи таких смолокуренных печей, которые производили в среднем за год от 50 до 70 тысяч бочек 8-пудовой меры смолы и пека, до 300 пудов канифоли. Кроме этого, крестьяне продавали около 7 тысяч пудов скипидара. Общая стоимость реализуемой продукции составляла в отдельные годы почти полмиллиона рублей. В конце XIX – начале XX веков по количеству вывозимой (прежде всего в Лондон) смолы Важская область занимала одно из первых мест на мировом рынке.

В конце XIX века из России вывозилось ежегодно до 24 тысяч тонн смолы и дегтя, пока развитие химии и переход к такому сырью, как уголь и нефть, не привели к падению спроса. Стали расти обороты лесозаготовки и лесоторговли. Строительство влекло за собой потребность в бревнах и тесе, а также в дровах для отопления. Позже потребовались шпалы для железных дорог.

По словам Анны Карнавиной, семейные заводы по производству смолы в Верховажье стали постепенно умирать после Октябрьской революции. Крестьян-смолокуров начали раскулачивать, а во время Великой Отечественной вой­ны в деревнях просто не осталось мужчин, чтобы продолжать производство, да и смола стране больше не требовалась.

Анекдот в тему

Анна КАРНАВИНА:

– Эту историю мне рассказывали родители. Километра на полтора выше моей деревни, за полем, идет дорога. По ней как-то раз ехала Екатерина II. Ей нужно было переехать реку Вель по новому мосту, но на самом подъезде к нему застряла карета. Царица стоит в грязи! Карета не приспособлена к такой колее, и лошади не могли ее вытащить. У вельмож – замешательство, а северяне – народ хитрый: они не торопились помогать, пусть, мол, царица посмотрит, как мы живем. А рядом с этим местом стоял дом ссыльных. Один из них подошел да и мазнул скипидаром коренной лошади под хвостом. Она как рванула! Карета поднялась и выехала на мост. Екатерина вышла и тут же подписала этому смельчаку помилование.

Дополнительные источники:
Forbes № 01 (166) 2018 «Лесная добыча» Максим Артемьев;
Овсянкин Е.И. Огненная межа. Архангельск. 1997

Фото: Нижегородская губерния по исследованиям губернского земства. Вып. II (СПб., 1896) Глава VI